Антонио Хосе Понте «Лето в парикмахерской»

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Предисловие

В этой рубрике мы хотели бы предложить вниманию читателя переводы рассказов из антологии современной кубинской литературы. Антологию под названием «Товарищ, который мною занимается» (El compañero que me atiende) составил и опубликовал в 2017 году писатель Энрике дель Риско. Все включенные в нее тексты объединены темой присутствия в жизни кубинцев упомянутого в заглавии «товарища»: агента органов госбезопасности, соглядатая, доносчика, бдительного гражданина, высокосознательного радетеля режима. Внушительная по объему антология охватывает тексты, написанные начиная с 1959 года, то есть с момента победы кубинской революции, по настоящее время. Составитель в предисловии так определяет центральный жанр этих произведений:

«Каково писать в мире, где каждому писателю, да и вообще любому гражданину полагается личный секретный правоохранитель? В случае Кубы ответ — в каждой книге, написанной на острове с 1959 года, в каждом вымученном компромиссе, в каждом умолчании, навязанном обстоятельствами. Наша антология пытается ответить на несколько иной вопрос: как писать об этом личном правоохранителе, о существе, которое должно оставаться невидимкой? Если первейшая обязанность автора — делать невидимое видимым, то мы можем согласиться, что описание субъекта, призванного следить за каждым нашим шагом — в особенности неправильным шагом, — занятие весьма литературное.

Наша антология — попытка собрать хоть небольшую часть кубинского вклада в жанр, заявленный еще Кафкой на первых страницах „Процесса“. Помните первое предложение, в котором говорится, что К., „не сделав ничего дурного, попал под арест“*Перевод Р. Райт-Ковалевой.? Жанр этот характеризуется отсутствием преступления и сумбурностью — по крайней мере, на начальных этапах — наказания. А также любопытной природой отношений между предполагаемыми преступниками и слугами закона, агентами, более озабоченными спасением своих подопечных, чем наказанием. Насколько мне известно, до сих пор никто не взял на себя труд дать жанру название. Определим его временно как „тоталитарный полицейский жанр“. Не путать с „тоталитарным детективом“, тоталитарной версией западного детектива, или, если угодно, соцреалистическим детективом. Последний был очень популярен во всех странах, где побеждала диктатура пролетариата, и имел целью превратить в прозу грезы государства о собственной неуязвимости: в рамках подобного повествования любое преступление рассматривалось как атака на власть народа и, следовательно, контрреволюционный акт.

„Тоталитарный полицейский жанр“, напротив, основывается на убеждении (государства), что всякое инакомыслие при социалистическом строе не только преступно и наказуемо, но и противоестественно. В рамках этого жанра агент правопорядка борется не против преступления, а против возможности преступления»*Del Risco, E. Prólogo //El compañero que me atiende. Madrid, Hypermedia, 2017. P. 7-8..

В предисловии Энрике дель Риско также перечисляет «основные компоненты жанра», характерные и для «крупных» кубинских образцов («Вне игры» Эберто Падильи, «Карта, нарисованная шпионом» Гильермо Кабреры Инфанте, «Прежде чем наступит ночь» Рейнальдо Аренаса, «Потерянные слова» Хесуса Диаса, «Донос на себя самого» Элисео Альберто), и для текстов антологии: тотальная слежка, страх, всеобщая подозрительность и паранойя, близкие и зачастую неоднозначные отношения между теми, за кем следят, и теми, кто следит, контраст между нищетой системы и мощью репрессивного аппарата, неиссякаемый абсурд. Все они отражены в рассказах, выбранных нами. Мы видим, как по-разному преломляется в них и фигура вездесущего «товарища», и в целом кубинская действительность: «по-кортасаровски» — у Карлы Суарес, автобиографично — у Рональдо Менендеса, бытописательно и в традиции языковой игры — у Алексиса Ромая и т. д.

Переводы выполнены участниками «латиноамериканской резиденции», состоявшейся в Доме творчества писателей в Переделкине в июле 2022 года. Ежедневно в течение шести дней один из участников выносил на суд коллег перевод своего рассказа, и перевод «прокаливался» на огне коллективной редактуры. Этот формат, объединивший методы семинара по художественному переводу и погружения в творческую среду единомышленников, дал, на наш взгляд, достойные результаты, которые мы с радостью представляем читателю.

Благодарности

Участники резиденции благодарят людей, без которых она не состоялась бы: Ирину Алексееву и Александра Филиппова-Чехова, а также Кристину Буйнову за вклад в дискуссию.

Дарья Синицына

Антонио Хосе Понте. Фото: Орландо Хименес Леаль

* * *

Антонио Хосе Понте

Лето в парикмахерской*Этот текст является частью книги «Истории со всех концов империи» (Éditions Deleatur, Angers, 2000).

Перевод с испанского Елены Желтовой

I

Фасад по-прежнему был не докрашен, и наверняка, когда его докрасят, выглядеть будет кричаще. За неимением других подходящих замен на месте разбитого дверного стекла была приколочена доска. Как и каждую пятницу, едва я толкнул дверь, они резко сменили тему. Внутри был Хриплый, не появлявшийся до того несколько недель. Я понял, что должен сделать комплимент его внешнему виду.

— Не обольщайся, — ответил он почти беззвучно, поправляя платок, которым была повязана его шея. Он скоро умрет.

— Кофе! — предупредил Лило.

В единственном парикмахерском кресле, наклонив голову, сидел молодой негр. Лило выбривал буквы YGP у него на затылке.

— Это его инициалы, — объяснил мне Манин.

Кресло развернулось, и взгляд посетителя оказался со мной на одном уровне. Взгляд такой внимательный, что невольно задумаешься, не курил ли он траву. Хотя в парикмахерской ничем таким не пахло.

— Старуху, что варила кофе, забрали, — сказал Лило из кухни. Я должен был быть в курсе ареста старухи, но я ничего не знал.

Негр со своими буквами на затылке встал с кресла.

— Меньше работы для Архелио, — заметил Лило, закрывая дверь. Манин и Хриплый смотрели на меня так, словно я скрывал от них местонахождение старухи, варившей кофе.

— Кто такой Архелио? — спросил я Лило.

— Тюремный парикмахер.

— А эта, которая кофе варит, не тетка твоей жене? — спросил я Манина. Он сказал, что в доме его тещи ничего не знают.

— Ну тогда нам конец, — заключил я.

Из легких Хриплого начал подниматься смех.

— Иди сюда, сядь.

Лило подвел меня к креслу. Старуха просто уехала за кофе, только и всего. К тому же было лето, первая пятница лета, Хриплый вернулся из очередной своей больницы, кондиционер не очень-то охлаждал помещение, и вместо кофе хорошо было бы выпить пива.

— Откуда пиво?

Манин собирал деньги. Пиво есть пиво, все бутылки запечатаны, будем пить ровно то, что разлили на фабрике. Я попросил купить и на меня тоже.

— Смотри не сбеги, — приказал Лило.

Манин вышел и пошел налево. Лило прикурил сигарету, глубоко затянулся, и щеки на его козлином лице втянулись.

«Я бы тоже не отказался», — читалось во взгляде Хриплого.

Когда в дверях появилась парочка полицейских, Лило быстро бросил на меня взгляд.

— Я сегодня с этим, — он указал на меня. — Приходите завтра.

Полицейские на секунду замешкались, посмотрели на меня и ушли. Лило только задержал их на мгновение, чтобы выяснить, работает ли еще Архелио парикмахером в тюрьме. Да, он все еще там.

— Наш мир мал, как этот платок, — указал он на кусок ткани, закрывавшей его шею.

Кажется, теперь Лило и Хриплый были мной довольны. При мне вопросов к пивной контрабанде не возникало: даже полиция относилась ко мне с уважением. Со мной они были в безопасности. Когда Манин развернул пиво, Лило спрятал бутылки в нагреватель для полотенец. Хриплый поспешил наполнить кофейник и чашки.

— Если придет инспекция, — начал было Лило, но пивная пена во рту не дала ему договорить.

— Скажем, что это кофе, — договорил Манин.

— Вьетнамский чай, — ответил Лило.

— Чай вьетнамский, — решил Хриплый, — а кайф кубинский.

Учитывая, что пивной завод находится в шести часах езды, что склады, на которые грузовики сгружают поставки, находятся в порту, что, выйдя из парикмахерской, Манин повернул налево и что не прошло и десяти минут, как он уже принес бутылки, можно предположить, что это пиво...

— Жил-был сантеро*Сантеро — жрец синкретической религии сантерия (или Регла Оча-Ифа), сформировавшейся на Кубе на основе католицизма и верований йоруба., — начал Хриплый. — Лило, ты должен знать. Он жил в твоем районе.

Лило тут же понял, о ком идет речь. Очередная контрабанда прошла мимо меня — имени героя я так и не узнал. Да, Лило знал его в лицо и теперь осознал, как давно его не встречал.

— Просто, — уточнил Хриплый, — этого человека уже здесь нет. Из его уст это прозвучало как на похоронах. — Если я скажу вам, где он сейчас живет, вы не поверите.

— Где? — Манин открыл нагреватель для полотенец.

— Я должен рассказать историю с начала, — постановил Хриплый.

— Манин, только спокойно, — предупредил его Лило.

— И все равно, когда я расскажу, вы не поверите, — объявил хриплый голос.

— Тогда не рассказывай, Хриплый, — попросил Манин.

Но Хриплый уже взялся за свое.

— В одной из комнат у этого сантеро стоял огромный алтарь. Он сделал его своими руками, не зная ничего о столярном деле. И, не зная ничего о шитье, сшил одежды для святого. Он нашел для него гирлянду из маленьких лампочек. А ведь тогда их было не найти даже в духовных центрах. С греческого корабля он раздобыл яблоко. Настоящее красное греческое яблоко. Яблоко это он положил в качестве подношения на алтарь, а когда появились первые признаки гниения, покрыл яблоко лаком, чтобы ни один червь в нем не завелся. Со временем с каждым новым слоем защитного лака красное яблоко тускнело и постепенно приобретало древесный цвет алтаря. Оно уже казалось не живым фруктом, а деревянным яблоком. От огненно-красной кожуры почти ничего не осталось.

Хриплый взглянул на меня, прежде чем продолжить. Я прикинул, что сейчас будет самое интересное.

— Жизнь сантеро была такой же, как это яблоко, положенное на жертвенник. Кожура его сердца исчезала, становилась деревянной, и ему нужно было принять решение.

— Я не понимаю, — отрезал Манин.

— Да он просто хотел сбежать, — догадался Лило.

— Да, он хотел сбежать. Ему нужно было уходить тайно, обманув бдительность пограничников, предприняв одиссею в открытом море. Не зная ничего о столярном деле, он вынужден был сам смастерить себе плот. Довольно быстро он понял, что плот нужно строить из дерева алтаря, используя те же доски.

— У него не было другого дерева, — предположил Манин.

— Но святой совсем не хотел уходить. Всем свежим фруктам, которые могло принести ему путешествие, он предпочитал подношение в виде забальзамированного яблока. И святой заявил сантеро, что, если тот оставит его на месте в хороших руках, все в его приключении будет благополучно.

Хриплый на мгновение прервал свой рассказ, чтобы выпить чашку пива. Зашел клиент; Лило ему отказал, сославшись на то, что стрижет меня, а потом будет стричь остальных.

— В день, выбранный для бегства, он пришел проститься с алтарем, который смастерил, не зная столярного дела, и со святым, которого одел, не умея шить. Наконец, он раздобыл доски, чтобы обить автомобильную шину, и был готов к отплытию.

В тот самый момент, когда сантеро выходил на берег, в парикмахерскую вошла крашеная блондинка. Хриплый остановил свой рассказ, а Лило навис надо мной.

— Стрижка за наш счет, — выдохнул он мне в ухо.

И по-настоящему начал стричь; явилась его инспекция. Я попытался было встать, но он удержал меня костлявой рукой за плечи и щелкнул ножницами у меня перед носом.

— Далия, — кивнул ей Лило.

Она смотрела в единственное зеркало, оставшееся от трех, что были в парикмахерской.

— Ну почему я? — сквозь зубы спросил я парикмахера. Лило повернул кресло.

— Посмотри на себя, — словно бы говорил он мне. В пятнистом от влаги зеркале я увидел инспектора Далию.

— В компании есть зеркало, которое могло бы тебе подойти, — сказала она, едва взглянув на меня. — Я тебе его пришлю.

— Было бы неплохо, — ответил Лило. Далия проверила кнопки кондиционера.

— И мастера, чтобы починил вот это, — пообещала она так, чтобы я услышал.

— Не отстриги лишнего, — велел я парикмахеру.

«Только не пытайся починить нагреватель для полотенец», — мысленно просили мы эту женщину.

— Вас хорошо обслуживают? — спросила она меня в высшей степени почтительно.

Манин шепотом попросил продолжения рассказа.

— Тюрьма, — мне послышался голос Хриплого.

— Здесь мухи нагадили, — она провела пальцем с ярко-красным лаком в одном из углов. — Что вы здесь пьете? — Ножницы щелкнули в опасной близости к моему правому уху.

— Вьетнамский чай, — наконец выпалил Хриплый. Далия посмотрела на платок, закрывавший его шею.

— Не хотите ли присоединиться? — решился спросить Манин.

Можно было услышать, как в парикмахерской гадят те самые мухи. Манин такой смелый только потому, что среди них я. Далия отказалась от чашки с пивом. Ножницы сомкнулись. Ухо все еще было цело.

— Все в порядке, Лило, — сказала она, прощаясь.

— Уверенный в своей удаче и в своем святом, сантеро сел на плот и отплыл на север, а через несколько часов его задержал пограничный катер. Сантеро оказался в тюрьме.

Такие истории нередко заканчиваются тюрьмой, но тут, видимо, будет продолжение.

— Он провел в тюрьме несколько лет. В деревнях, чем темнее ночь, тем больше сказок о привидениях сочиняет народ. В тюрьме, когда народ собирается рассказывать истории, сказки обычно о тех, кому удалось сбежать.

По тому, как Манин и Лило переглянулись, я угадал их мысли: вот и мы здесь, как заключенные, слушаем те же истории, что сочиняют в тюрьме.

— И вот в тюрьме сантеро слушал истории о тех, кому, в отличие от него, удалось сбежать. О часовщике, который с терпением, свойственным только часовщикам, каждый день выходил на берег запускать воздушного змея. Он рассчитывал силу и направление ветра, чтобы взять вместо паруса огромного воздушного змея и сбежать на своем плоту. О человеке, который решил отпраздновать день рождения с семьей на арендованной яхте, а в торте пронес пистолет, которым потом угрожал капитану. А когда капитан сказал ему, что у них недостаточно топлива, чтобы выйти из территориальных вод, приказал откупорить бутылки. В них было топливо. О всаднике, обмазавшем смолой коня и привязавшем ласты к его копытам, и...

— Хриплый, — прервал его Манин, — ты уже рассказывал здесь все эти сказки.

— Словом, все эти сказки, — он говорил тоном человека, который собирался уйти. — И слушая все эти истории, сантеро говорил себе, что — как только выйдет — попробует снова. Потому что не было ни на земле, ни на небе силы, что помешала бы ему сбежать туда, куда он захочет. Раз уже это удалось часовщику, запускавшему змея, имениннику, всаднику...

— Всем этим людям, — заключил Манин.

— Налей мне чашку и не беси меня, — ответил ему Хриплый. — ...У него тоже получится. Поэтому, отсидев, он первым делом нашел кнут и отправился с ним к алтарю своего святого. Удары кнута расшатали те самые доски, которые однажды он собирал. Когда доски упали на пол, удары стали обрушиваться на образ святого. Как бы ни подпрыгивала фигура от этих его ударов, он бил ее снова и снова. Он сбил с фигуры плащ, одеяние и не остановился до тех пор, пока не увидел, что обезглавил ее. Высохшая, оторванная от тела голова святого теперь была похожа на старое яблоко. Он растоптал их ботинком, и оба яблока — фрукт и голова — издали сухой звук. Такой же сухой, как звук столкновения самодельного плота с пограничной лодкой.

В парикмахерской воцарилось молчание. Такое же, как когда инспекторше предложили чай.

— Теперь, когда он отомстил, можно было сбежать. На этот раз он пошел на юг, и плота у него не было. Он остался с морем один на один. Он обмазал все тело смолой, как тот всадник своего коня, и бросился в воду, надеясь, что в далеких от берега водах его подберет какой-нибудь иностранный корабль.

Погода была идеальная, он чудесно скользил по поверхности, а спустя несколько часов плавания руки и ноги буквально слились с водой. Если бы кто-то увидел его голову среди волн, он бы подумал, что это уплывающий вдаль старый буй. Прошло еще несколько часов, затем почти целый день и наконец пловцу посчастливилось встретить судно.

— Под каким флагом? — спросил Манин из профессионального интереса. Он работал лоцманом в порту.

— Разве я не рассказывал вам сказку о троице, что хотела сбежать, и о шведском корабле?

— В другой раз, Хриплый, — сказал Лило. — Договори уже про сантеро.

Манин снова спросил про флаг.

— Это была огромная яхта с английским флагом. Сантеро подняли на борт с любопытством, с каким вытащили бы тропическую рыбу. Для экипажа яхты он был интереснее любой рыбы. Они общались на языке жестов, но сантеро сумел поблагодарить их по-английски, а затем преклонил колено перед висевшим в одной из кают портретом английской королевы.

— Парень уехал в Англию! — закричали Манин и Лило.

— Эта яхта пересекла Атлантический океан, а теперь шла через Панамский канал на север Тихого океана, где должна была подобрать своего владельца. Сантеро оставили на борту, пока хозяин яхты не решит, что с ним делать.

— А кто был хозяином?

— Миллионер. Английский миллионер, конечно же.

— Английская королева, — заявил Хриплый.

Никто из нас не мог в это поверить.

— Сантеро тоже не мог поверить, когда оказался лицом к лицу с королевой с портрета. Он не мог поверить и своей удаче, когда королева Англии решила оставить его с ними на яхте.

— Его обманул святой и спасла королева, — сказал Лило.

— Да какой же это обман? — вскочил Манин. — Если бы не святой, он бы не встретился с королевой. Сначала он ему все испортил, а потом помог.

— Сантеро подумал, что теперь его историю будут рассказывать в тюрьмах, и не будет истории более невероятной, — прервал дискуссию Хриплый. — Ни история о часовщике с воздушными змеями, ни о пистолете в деньрожденческом торте... Ни одна из этих историй...

— Ну и что, он теперь живет в Англии? — спросил Лило, единственный из нас, кто знал его раньше.

— Не просто живет, — проворчал хриплый голос. — Теперь этот парень — личный сантеро английской королевы.

Я решился спросить о его имени.

— Там он сменил имя, так что теперь оно у него английское.

— Заново родился.

— Именно.

Пиво уже закончилось. Ни один из аргументов, которые Лило мне приводил перед зеркалом, не убедил меня, что моя прическа действительно хороша. В пятничном отчете я сообщил начальству об очередной контрабанде.

II

— Послушайте, это последняя сказка, которую я вам рассказываю, — предупредил нас Хриплый тремя месяцами позже. Не то чтобы он был при смерти; просто его снова забирали в очередную больницу. Лето подходило к концу, шел дождь. Первый циклон сезона вот-вот придет в наши края. Фасад был полностью окрашен в кричащий цвет; ни обещанного зеркала, ни мастера по кондиционерам так и не было. Хриплый считал, что в такой день лучше было бы быть подальше. У него болело горло.

— Жил-был мальчишка из африканского племени, — начал он.

— Африка! — удивился Манин, входя.

В парикмахерской была наша обычная компания плюс один неизвестный, забежавший переждать, пока не закончится дождь.

— Его отец погиб на войне, и, повинуясь законам племени, его мать стала двадцать шестой наложницей короля. Другими словами, она перестала быть его матерью и стала королевской собственностью, еще одним товаром вождя. Мальчику не повезло. Сначала он лишился отца, а теперь и мать словно бы умерла для него.

Незнакомец смотрел на всех, кроме меня. Вдруг мне показалось, что я где-то его видел.

— Кофе? — спросил Хриплый, удивившись тому, что Манин протянул ему чашку. — Он было одинок, но кто в наше время не одинок? Прошло несколько лет, и мальчик, превратившись в молодого воина, зажил жизнью мужчины. Точно такой же, какой его отец жил до самой смерти. Это была жизнь животного в джунглях: постоянно настороже, без права на ошибку.

Дверь толкнул еще один посетитель, ищущий, где укрыться. Это был ветер; он не задержался надолго и ушел, закрыв за собой дверь.

— Львом, вот кем он стремился стать. Он проводил одну кампанию за другой, стремясь заполучить власть, которой пользовался его отец, великий воин. Власть бо́льшую, чем та, что была у его отца. Власть короля. Просто однажды ему пришла в голову мысль стать королем, более великим, чем король его племени.

— Ну и честолюбие, — заметил незнакомец.

Кажется, никому не понравилось, что он влез в эту паузу в речи Хриплого.

— Все еще льет? — спросил я.

Ближе всего к двери стоял незнакомец; он приоткрыл ее носком ботинка. Дал мне мгновение убедиться, что дождь по-прежнему льет, и отпустил дверь. Я посмотрел на его ботинки. У меня была пара таких же.

— Молодой воин хотел не больше и не меньше, чем свергнуть короля этого племени. Был один способ, и заключался он не в том, чтобы стать лучшим воином, и не в том, чтобы беседовать с умершими и душами вещей, как это делали старейшины племени. Нет. Для того чтобы стать бо́льшим королем, нежели нынешний, ему просто нужно было заполучить состояние больше, чем у соперника. Состояние в Африке...

— Золото и слоновая кость, — перечислил Манин.

— Алмазы, — сказал Лило.

Я сказал: оружие, — но незнакомец даже не взглянул в мою сторону.

— Ничего такого. Богатством этого короля была рухлядь, мишура, бесполезные вещи. Словом, богатства любого бедного мальчика на земле.

— Какая рухлядь, например? — поинтересовался Манин.

— Выброшенный в помойку телефон, радио без батареек, руль от машины. Куча дерьма.

— Дерьма? — Манин мог бы починить такой телефон и собрать машину для такого руля.

— Такая куча, какой не найдешь на километры вокруг. Я не говорю уже о зеркалах, зонтиках и линзах, менявших цвет глаз любимой наложницы короля. Молодой воин сразу понял, что большего богатства не найдешь ни в одном из окрестных племен и не завоюешь в качестве трофея в войне. И что заполучить его можно только при помощи белых. Он ушел от племени и начал путешествие в земли белых. Он шел много недель и месяцев. Переходил реки и края, разрушенные пожаром. Наконец он добрался до первой свалки белых людей. Одного взгляда на нее кому-то могло быть достаточно, чтобы удовлетворить все свои чаяния. Но сбежавший из племени молодой воин сказал себе, что если так, под открытым небом, на краю жизни, которую ведут здесь белые люди, лежат такие богатства, то они должны быть не ценнее, чем многочисленные плоды его джунглей. Он понял: сокровища его короля на самом деле не имеют никакой ценности. Поэтому он решил выяснить, где настоящее богатство, и продолжил свой путь. Он шел все дальше в глубь, пока не набрел на алмазную шахту.

— Ну наконец! — вскликнули все, кроме незнакомца.

Мы были уверены, что ум молодого воина поможет ему добиться желаемого.

— Конечно, у шахты был хозяин. Раз уж юноша нашел алмазную шахту, он должен был в ней поработать. Он трудился как раб до изнеможения, но в конце концов стал счастливым обладателем нескольких алмазов. Увесистый мешочек, — казалось, что Хриплый смакует эти камни, словно это еда.

— Как он их украл? — спросил незнакомец.

— Открой, посмотрим, идет ли дождь, — попросил я.

Он не обратил на меня ни малейшего внимания. Я сам открыл дверь, и парикмахерскую наполнил воздух еще более свежий, чем тот, что мог бы нагнать старый кондиционер.

— Дождь кончился, — сказал я ему.

— Принеси кофе, Манин, — велел Хриплый.

— Сначала объясни мне, как парень достал алмазы.

— История не об этом.

Если бы Хриплому не нужно было вот-вот возвращаться в больницу, он бы сочинил историю и об этом ограблении. Незнакомец выглянул на улицу, якобы чтобы подышать чистым воздухом. Я заметил, что он наблюдает за Манином, отправившимся за кофе.

— Неважно, каким образом он обзавелся алмазами, — возобновил свой рассказ Хриплый. — Самое главное, что в племени он все эти годы считался мертвым, а теперь вернулся целым и невредимым с охоты, подробности которой известны были только ему одному. Его мать умерла. У короля, не заботившегося о смерти, становилось все больше наложниц, а у молодого воина — все больше причин положить этому конец. Он показал старейшинам племени свои камни и стал дожидаться от них решения: кто будет ими править. Старейшины, кучка забытых смертью стариков. У нее с ними был свой уговор. Это были люди одновременно могущественные и трусливые, и от них зависело политическое будущее племени. Они рассмотрели принесенные воином алмазы, рассмотрели его одежду и беззаботно рассмеялись. Разве же это сокровище?

— Предыдущий кофе был лучше, — сказал незнакомец, допивая свою чашку.

Очевидно, он стремился выяснить, были ли оба кофе из одной и той же контрабандной поставки.

— Продолжай свой рассказ, Хриплый, — попросили мы.

— В глазах старейшин алмазы молодого претендента стоили меньше, чем самое маленькое из зеркал короля. Меньше, чем зеркало пудреницы. Не говоря уже о большом, в котором король и горстка старейшин отражались в полный рост. Совет старейшин выразил явное неодобрение. Король взял один из алмазов и, казалось, постарался его оценить. Он посмотрел сквозь него и удивился его прозрачности меньше, чем перемене в цвете зрачков его любимой наложницы. Алмаз был менее ценным, чем набор контактных линз. В итоге король бросил алмаз на землю, туда, где решением племени полагалось лежать камням. Еще чуть-чуть, и голова юноши, прибывшего из белых земель, следом покатилась бы по земле. Однако в тот самый момент, когда воины королевской гвардии уже было схватили его, он точным ударом разбил отражение короля в самом большом из зеркал. Король раскололся надвое. Для старейшин племени это было дурным предзнаменованием. Для короля это был приговор. Теперь юноша был самым могущественным вождем до тех краев, где земля уже принадлежала белым. Его сокровища были в миллионы раз больше, чем сокровища предыдущего короля, а королевские наложницы стали его женами. Однако честолюбие не позволило ему спокойно царствовать. Теперь он стремился еще дальше, дальше сельвы, дальше первой свалки белых людей, дальше шахт и бараков, в тесноте которых он провел столько ночей, дальше бунгало инженеров и их жен, дальше моря...

— Послушай, а куда отправился этот негр? — спросил Манин.

— В Нью-Йорк, — заявил Хриплый. — Он не мог выбрать другого места.

— Зачем? — первым из нас поинтересовался незнакомец.

— Чтобы узнать, где находится настоящее богатство. Им двигал тот же порыв, что однажды уже заставил его покинуть племя. Нежелание соглашаться на первую попавшуюся на пути свалку и стремление дойти до самых недр сокровищ. Он ехал в Нью-Йорк, так как тот представлялся большой алмазной шахтой белых людей. Но бог с ней, с причиной. Куда более странным, чем причина этого путешествия, было то, что новый король сделал на первой же из остановок.

— Где? — спросил Манин.

Хриплый коснулся шейного платка, словно ему было тяжело говорить, и медленно поднял к потолку указательный палец левой руки.

— Майами? — хором спросили Лило и Манин.

— Вы сами это сказали, — подтвердил Хриплый.

— Лило, — позвал я.

— Погоди, погоди рассказывать, — попросил Лило, следуя за мной в глубину салона.

— Что тебе надо?

— Ответь мне на один вопрос, — тихо попросил я его. — Только честно.

— Честно.

— Если бы тебе нужно было послать кого-то за пивом, ты бы отправил его?

Незнакомец с нетерпением ждал продолжения рассказа.

— Пошел бы Манин, — уверил меня Лило.

— А если бы Манина здесь не было?

— Тогда Хриплый.

— Хриплого тоже нет.

Лило посмотрел на него, а потом на меня.

— Тогда лучше я пойду сам, — решил он.

— Но ты бы не отправил его?

— Конечно, нет, — ответил он наконец. Теперь Лило смотрел на мою прическу. — Тебе может показаться странным, что мне это известно, — откровенно сказал мне он. — Но его и тебя стрижет один парикмахер.

Мы вернулись к остальным, к рассказу. Как и раньше, незнакомец избегал смотреть на меня.

— Еще перед тем, как отправиться в Нью-Йорк, в самый разгар подготовки, молодой король задумался, а что свита его племени будет делать на далекой белой земле. «Дикари, которые даже одежду не носят», — думал он. И он оставил старейшин руководить племенем, а сам отправился в Нью-Йорк без свиты и без воинской охраны. А кофе больше нет?

— Хриплый, ты выпил уже шесть чашек, — отругал его Лило. — Тебе будет плохо.

— Мне и так плохо. Последнюю или я не буду продолжать.

Ему налили остатки со дна кофейника.

— Нет ничего более похожего на низложенного короля, — вновь начал он, — чем король без свиты. Он не знал ни величия, ни уважения, и как только наш алмазный король добрался до севера...

— До Майами, — уточнил этот, чужак.

— Да, именно. Стоило ему добраться до места, как он понял: ему нужна свита, люди, которые представляли бы его владения. Ему нужны подданные. Так что он решил нанять людей так же, как другие нанимали рабочих на шахты или грузовые корабли для трудных путешествий. А теперь самое интересное. Те, кого он нанял, были местными неграми.

— Тамошние местные негры, — хохот Манина сотряс всю парикмахерскую.

— Ага! — тоже крикнул Лило. — Вот и наши!

В любой истории Хриплого, начнись она хоть в Африке, рано или поздно появляются наши.

— Не буду вас томить, — хотя именно Хриплый, казалось, был утомлен больше других. — Король нарядил наших негров в парадные костюмы племени и отвез их в Нью-Йорк под видом своего народа. Местные окружали его, довольные, словно бы были на костюмированной вечеринке. Они развлекались; им казалось, что они снимаются в фильме про Тарзана.

Манин толкнул ногой парикмахерское кресло так, что оно закрутилось.

— Когда пришло время возвращаться в Африку, один из наемных подданных захотел сопровождать короля и отправиться жить в джунгли. Его назначили советником племени.

Чужак спросил, как называлось племя и как звали недавно назначенного советника. Глядя на меня, словно бы вопрос этот предназначался лишь мне, Хриплый ответил ему:

— У него больше нет имени. Больше нет имени. Сейчас его называют «советник», по должности. Но время возьмет свое. Они еще скажут ему «мой король».

Эта история стала в самом деле последней историей Хриплого. В сводке, которую я представил начальству, было отмечено: у нас есть один товарищ, готовый стать королем Африки, и другой, приближенный к английской королеве. Оба могут быть полезны на своих соответствующих местах. Я также отметил, что нет необходимости отправлять в парикмахерскую кого-то еще для выполнения моей работы.

В ответ на мой отчет меня уведомили: «Товарищ, заходивший в парикмахерскую, был участником проводимой инспекции».

В результате инспекции подозрения подтвердились. Я со всей достоверностью доложил, о чем думают и говорят в парикмахерской, какой товар они возят. От меня начальство узнало, чего можно в любой момент ждать от этих людей. Я скоро узнаю, где в том районе находится пивной склад. А вот чего я так и не узнал (хотя это и не заботило ни мое начальство, ни какую-либо инспекцию) — так это откуда Хриплый брал свои истории. Ведь ни Лило, ни Манин не смогли мне на это ответить во все те пятницы, что нам предстояло провести без него.