Щит превращается в лицо

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Чаран Ранганат. Почему мы помним. Как раскрыть способность памяти удерживать важное. М.: Corpus, 2025. Перевод с английского Анны Петровой

Мы видели, что, если снова и снова вспоминать одно и то же событие, воспоминание становится похоже на копию копии копии — размывается и искажается все больше и больше. Фредерик Бартлетт продемонстрировал этот эффект в экспериментах на припоминание почти век тому назад. Добровольцы-студенты из Кембриджского университета многократно припоминали индейскую сказку, и каждый раз та искажалась все больше, поскольку они вспоминали сюжет сквозь призму собственных культурных ожиданий и норм. Бартлетт изучал культурную антропологию, и его заинтересовало, как эти искажения могут проявляться, когда мы передаем информацию другим.

Чтобы ответить на этот вопрос, он провел эксперимент по «серийному воспроизведению», в котором добровольцам из Кембриджа показывали простой схематичный рисунок африканского щита, а затем просили перерисовать его по памяти. Далее Бартлетт передавал рисунки другой группе добровольцев и просил их воспроизвести изображения по памяти; затем эти рисунки воспроизводила по памяти третья группа и так далее. По мере того как воспоминания об изображении передавались от человека к человеку, рисунки все меньше походили на африканский щит и больше — на человеческое лицо. Обмен воспоминаниями о щите превращал его в нечто знакомое участникам, нечто, что они могли легко передать, учитывая общий культурный багаж.

Исследователи памяти не раз прибегали к методу серийного воспроизведения Бартлетта, чтобы изучить искажение воспоминаний при передаче внутри групп. В одном эксперименте добровольцев попросили запомнить историю, в которой содержалась некоторая информация, соответствующая общепринятым гендерным и социальным стереотипам (например, футболист пьет пиво с приятелями по дороге на пляжную вечеринку), и некоторая, этим стереотипам не соответствующая (футболист переключает радиостанцию на классическую музыку и останавливается у придорожного киоска купить себе цветов). Когда добровольцы слышали исходную историю, они вспоминали как стереотипную, так и нестереотипную информацию. Ко второй передаче новому слушателю стереотипная информация сохранялась, а нестереотипная утрачивалась. Еще больше информация искажалась, если ее передавали друг другу люди, разделяющие стереотип, заложенный в историю. Это говорит о том, что, делясь воспоминаниями о событиях, мы передаем информацию, которая соответствует нашим стереотипам, а все то, что стереотипам не соответствует, с большей вероятностью окажется утеряно. В результате наши коллективные воспоминания могут отражать и усиливать наши предубеждения.

Другие данные показывают, что у нас также присутствует перекос в сторону отрицательных событий при социальной передаче воспоминаний — когда воспоминания передаются от человека к человеку, отрицательная информация (например, о том, как политик попался на коррупции) с большей вероятностью сохраняется, а положительная информация (например, политик составил законопроект по борьбе с коррупцией) с большей вероятностью будет утрачена. Даже неоднозначные события при переходе от человека к человеку с большей вероятностью будут переданы с отрицательной окраской.

Искажения в коллективной памяти возникают не только из-за уже существующих предубеждений. Механизмы памяти несовершенны, и, когда информация передается внутри группы, ошибки накапливаются. Когнитивный психолог Родди Рёдигер, который тщательно изучал искажения памяти у людей, ввел термин «социальное заражение», чтобы описать, как искажения памяти распространяются, словно вирусы, через социальные контакты. Чтобы понять, как это работает, Рёдигер придумал эксперимент, в котором группам из двух человек давали внимательно рассмотреть набор фотографий, а затем просили назвать предметы, которые они запомнили с этих фотографий. Но тут была хитрость: только один из каждой пары участников был настоящим добровольцем, который честно пытался вспомнить то, что рассматривал; другой участник, которого «подсадил» Рёдигер, намеренно вспоминал несколько предметов, которых на фотографиях не было. Как и следовало ожидать, настоящие добровольцы «заражались» дезинформацией и с большей вероятностью вспоминали предметы, которые ранее назвал их двуличный партнер.

Эксперимент Рёдигера в том числе ставил задачу либо сделать добровольцам прививку от социального заражения, либо ликвидировать ложные воспоминания, внедренные партнером. Даже когда добровольцев предупреждали, что партнер мог ошибочно вспомнить предметы, которых не было на фотографиях, они все равно чаще всего вспоминали дезинформацию, внедренную партнером.

При передаче воспоминаний в группах некоторые люди распространяют дезинформацию особенно эффективно. Те, кто доминирует в групповой беседе, с большей вероятностью распространят свои ошибки памяти на остальную группу, как и те, кто более уверен в себе или говорит первым. К сожалению, мы еще более подвержены наследованию ошибок памяти, когда они исходят от друзей или других людей, которым мы доверяем. Все эти данные указывают на одно из самых коварных последствий коллективной памяти: как только искажения проникают в наши общие нарративы, их становится подчас невероятно трудно искоренить.

Есть некоторые факторы, которые могут защитить нас от социального заражения. Например, мы, как правило, более устойчивы к социальному заражению, когда получаем информацию от людей, которые не воспринимаются как достоверные источники (хотя, к сожалению, это оказываются, как правило, дети, пожилые люди или люди не из нашего круга). Но есть и положительные стороны: мы также менее восприимчивы к искажениям коллективной памяти, когда информация передается интерактивно — когда мы активно взаимодействуем с другими, мы менее подвержены дезинформации, чем когда пассивно получаем информацию, скажем, через социальные сети.

Склонность групп преувеличивать и передавать ошибки памяти может легко использоваться для распространения дезинформации, о чем свидетельствует вирусное распространение ложной информации о референдуме по Brexit в Великобритании в 2016 году, необоснованные заявления о фальсификации на президентских выборах в США в 2020-м и теории заговора о вакцине от COVID-19. Рост дезинформации, внедряемой в публичную сферу в качестве «новостей», даже привел к появлению новой отрасли прикладных исследований, сосредоточенной на психологии «фейковых новостей».

Задолго до того, как термин «фейковые новости» стал завсегдатаем в словарях английского, Элизабет Лофтус с коллегами изучали, как механизмы внедрения ложных воспоминаний можно применять для массового распространения ложной информации. В сотрудничестве с онлайн-журналом Slate, освещающим политику и текущие события, в 2010 году команда Лофтус провела онлайн-эксперимент, чтобы проверить, насколько легко у людей формируются воспоминания о сфабрикованных новостях. В исследовании приняли участие более 5 тысяч человек; им предлагали разбавленную версию рецепта имплантации воспоминаний, который Лофтус разработала в лаборатории почти двадцатью годами ранее. Участникам показывали серию настоящих новостных сюжетов, сопровождаемых реальными фотографиями, и фейковую новость, сопровождаемую поддельными фотографиями. Одна сфабрикованная история гласила: «Президент Обама, приветствуя глав государств на конференции Организации Объединенных Наций, пожимает руку президенту Ирана Махмуду Ахмадинежаду». История сопровождалась отфотошопленной фотографией Барака Обамы, пожимающего руку Ахмадинежаду. В реальной жизни эти двое никогда не встречались лично. Тем не менее почти половина участников неформального эксперимента Slate, которым показали фотографию, сказали, что помнят, как видели эту статью в новостях годом ранее. Один читатель Slate прокомментировал: «В газете Chicago Trib была большая фотография этой встречи», а другой сказал: «Я хорошо помню, какой шум подняли блогеры-республиканцы по поводу этого рукопожатия». В целом до трети респондентов ошибочно припоминали фейковые новости как сюжеты, о которых они уже читали раньше, и, когда приходилось выбирать, многие не могли отличить реальные истории от сфабрикованных.

Что же делает людей восприимчивыми к фейковым новостям? Человеческий мозг оказывается уязвим для социального заражения, в частности, в силу нашей склонности верить и, следовательно, запоминать информацию, соответствующую нашим собственным убеждениям. Фейковые новости легче усваиваются, если на вкус они оказываются похожи на то, что нам нравилось и раньше. Как подтверждают исследования социального заражения, вера в фейковые новости также усиливается, когда информация вызывает эмоции, когда в ней присутствует не только текст, но и фотографии и когда она исходит из источника, который мы знаем и которому доверяем.

В социальном заражении важную роль также играет частота. Если мы неоднократно подвергаемся воздействию ложной информации, она становится все более привычной и меняет наше восприятие истины. Как мы видели, семантические знания могут усваиваться посредством многократного повторения, и подобные механизмы могут сформировать у нас убеждения, не основанные на фактах. Все мы слышали широко распространенные «факты», которые на самом деле являются мифами: Великая Китайская стена видна из космоса; вакцина MMR вызывает аутизм; викинги носили шлемы с рогами; человек использует только 10% своего мозга. Эти мифы обретают собственную жизнь от того, что тиражируются. Когда такую информацию многократно повторяют разные люди в наших (часто замкнутых) социальных сетях, социальное заражение может происходить быстрее.

Медиаконсультанты и организаторы политических кампаний овладели искусством распространять дезинформацию через соцсети, а исследователи памяти все еще пытаются за ними угнаться. В недавних исследованиях всплывает применение «формирующих опросов», предназначенных не для сбора мнений, а для распространения дезинформации. Такие опросы впервые появились в общественном поле во время президентских выборов 2000 года в Южной Каролине, когда соперничали Джордж Буш — младший и Джон Маккейн. В преддверии выборов жители Южной Каролины были завалены опросами из кампании Буша, такими как: «Проголосовали бы вы за Джона Маккейна с большей или меньшей вероятностью, зная, что он является отцом незаконнорожденного чернокожего ребенка?» Маккейн на самом деле усыновил ребенка из приюта в Бангладеш, поэтому вопрос был частью наглой и тщательно продуманной кампании по дезинформации. Другие вопросы распространяли инсинуации о том, что Маккейн «предложил крупнейшее повышение налогов в истории Соединенных Штатов» и хотел «дать профсоюзам и СМИ больше влияния на исход выборов». Узнав о тактике формирующих опросов, Маккейн осудил ее, но ущерб уже был нанесен, и предварительные выборы он проиграл.

Такие опросы, видимо, запускают дезинформацию глубоко в нашу память. В Ирландии провели эксперимент с участием более тысячи человек, в котором продемонстрировали, в каких кошмарных масштабах эти опросы могут искажать воспоминания. Припоминая безобидную историю о вымышленном политике по имени Кэтрин, более половины участников исследования упомянули дезинформацию, предоставленную в формирующем опросе. Исследование также продемонстрировало, как из-за формирующих опросов люди больше верят в фейковые новостные статьи о реальных общественных деятелях, таких как папа Франциск, премьер-министр Ирландии Лео Варадкар и Дональд Трамп, и лучше их запоминают.

Участники подобных экспериментов подвергаются воздействию одной и той же дезинформации, но в реальном мире разные социальные группы часто полагаются на разрозненные источники информации, которую потребляют и которой делятся. Поскольку нас все больше разделяют культурные, расовые и политические барьеры, социальное заражение может привести к появлению у нас совершенно разных воспоминаний об одних и тех же событиях и, следовательно, разных взглядов на реальность. Все это может привести к поляризации и трайбализму, в результате чего негативная дезинформация о «другой стороне» может укорениться и усугубить вредные стереотипы.

К счастью, влияние фейковых новостей можно смягчить фактчекингом, хотя исправления должны соответствовать определенным критериям. В одном исследовании более 5 тысяч участников читали заголовки, сопровождаемые фотографиями, одни из которых изображали реальные события, а другие были сфабрикованы. Эксперимент был разработан, чтобы выяснить, поможет ли информация со стороннего сайта для фактчекинга «привить» людей от запоминания сфабрикованных заголовков как реальных событий. Решающим фактором оказалось время. Предупреждения о проверке фактов до или во время чтения оказывали лишь небольшое влияние на склонность людей вспоминать ложные статьи как правдивые, но, если людей предупреждали после чтения, они оказывались на 25% менее склонны верить ложным заголовкам. Эти данные показывают, что, если проверять факты после употребления фейковых новостей, наши воспоминания смогут обновиться, и влияние дезинформации будет снижено.